Стивен кивнул и грустно улыбнулся.
— Поезжайте на юг. Сразу после железнодорожной станции будет кафешка. Мы там пили молочный коктейль в половине десятого вечером в субботу и считали, что мы ничем не хуже Фрэнка Синатры.
С тех пор как отчаянные мальчишки с бейсбольными карточками на колесах велосипедов пили здесь молочный коктейль субботними вечерами, кафе, судя по всему, сильно изменилось. Сегодня оно представляло собой заведение в стиле семидесятых — низкое и прямоугольное, с кирпичным фасадом и зеленой крышей — и с блеском девяностых в виде голубых и розовых неоновых вывесок в каждом окне. Ричер прихватил с собой кожаную папку, толкнул дверь и оказался в прохладном помещении, где пахло фреоном, гамбургерами и моющим средством, которым протирают столы. Он сел за стойку, и улыбающаяся полная девушка лет двадцати с небольшим выдала ему тарелку и салфетку, а затем протянула меню размером с доску объявлений и с фотографиями блюд рядом с описанием ингредиентов. Ричер заказал гамбургер с полуфунтовым непрожаренным бифштексом, швейцарский сыр, салат из шинкованной капусты и лук кольцами и заключил сам с собой пари, что гамбургер ни капли не будет похож на фотографию в меню. Затем он выпил воду со льдом, снова налил полный стакан и только после этого открыл папку.
Первым делом Ричер решил заняться письмами Виктора родителям. Всего их было двадцать семь: тринадцать из военной школы и четырнадцать из Вьетнама. Они подтвердили все, что рассказал ему Эд Стивен. Правильная грамматика, правильная орфография, четкие, простые фразы. Тот же почерк, что и у всех, кто получил образование в Америке в период между двадцатыми и шестидесятыми годами, но с небольшим наклоном влево. Левша. Ни в одном из двадцати семи писем не было больше нескольких строк на второй странице. Человек долга, который к тому же знает, что невежливо заканчивать личное письмо на первой странице. Воспитанный, исполнительный, левша, скучный, консервативный, нормальный человек, получивший образование, но звезд с неба не хватающий.
Официантка принесла гамбургер. Кусок мяса оказался вполне приличным, но не шел ни в какое сравнение с гигантским бифштексом, изображенным на фотографии в меню. Салат плавал в соусе из белого уксуса в гофрированной бумажной чашке, кольца лука были распухшими и совершенно одинаковыми, похожими на маленькие коричневые автомобильные шины. Сыр нарезали так тонко, что он стал прозрачным, но вкус у него был как у сыра.
Фотография, сделанная после торжественного парада по случаю выпуска из Ракера, оказалась не слишком удачной. Она была нечеткой, а глаза Виктора прятались в тени козырька. Он стоял в напряженной позе, расправив плечи. Гордился своими успехами или стеснялся матери? Трудно сказать. В конце концов, взглянув повнимательнее на губы Виктора, Ричер решил, что все-таки он гордился собой. Губы были плотно сжаты, а уголки слегка опущены — так бывает, когда человек пытается сдержать счастливую улыбку. Иными словами, фотография молодого человека на пике своей жизни и карьеры. Все цели достигнуты, все мечты реализованы. Две недели спустя он покинул родину. Ричер принялся перебирать письма, пытаясь отыскать записку из Мобила, написанную перед отплытием корабля и отправленную клерком компании из Алабамы. Серьезные фразы, страница с четвертью. Эмоции под жестким контролем. Ничего конструктивного.
Ричер заплатил за еду и оставил девушке два доллара чаевых за то, что она такая жизнерадостная. Написала бы она домой страницу с четвертью пустых, ничего не говорящих фраз перед тем, как отплыть на войну? Нет, конечно. Но с другой стороны, она бы не отплыла на войну. Вертолет Виктора сбили лет за семь до того, как она появилась на свет, а Вьетнам стал для нее предметом мучений на уроках истории в седьмом классе.
Ричер решил, что ехать на Уолл-стрит еще рано, ведь Джоди сказала, что закончит в семь. Значит, ему нужно было как-то убить по крайней мере два часа. Он сел в «таурус» и включил кондиционер на полную мощность, чтобы разогнать горячий воздух. Затем разложил карту, полученную в «Херце», на жесткой кожаной папке и проложил маршрут из Брайтона. Он мог выбрать 9-е шоссе на юг до Бэр-Маунтин-паркуэй, дальше на восток до Таконик, потом на юг до Спрейн, который выведет его на Бронкс-Ривер-паркуэй и в Ботанический сад, где Ричер никогда не был и очень хотел побывать.
Мэрилин сумела поесть только в начале четвертого. Прежде чем отпустить уборщиков, она проверила их работу и обнаружила, что они потрудились на славу. Они почистили ковер паром, но не потому, что он был грязным, а чтобы расправить те места, где его смяли ножки тяжелого жертвенника. Пар пропитал шерстяные волокна, и после тщательной обработки пылесосом никто никогда не узнает, что здесь что-то стояло.
Мэрилин приняла душ и вытерла плитки в кабинке кухонным полотенцем, чтобы они были сухими и блестящими. Затем расчесала волосы и оставила их сохнуть на воздухе. Она знала, что влажность, характерная для июня, сделает их слегка вьющимися на концах. После этого она надела любимое платье Честера, темно-розовое, шелковое и такое облегающее, что лучше всего оно выглядело без нижнего белья. Оно доходило до колена и старательно подчеркивало все, что нужно и где нужно. Казалось, платье сшито специально для нее; впрочем, так оно и было, только Честер этого не знал. Он считал, что ей просто повезло, и Мэрилин его не разубеждала, вовсе не из-за денег, а потому, что ей казалось, ну… скажем, немного неприличным признаваться, что она сшила на заказ такое сексуальное платье.